27-е малахита, год 55 правления Огара IV, 18:00.
Верху наглости Гилмеса не было предела. Ограбив по дороге вместе со своим тухлым компаньоном каких-то ничем не выдающихся наёмников, он замечательно приоделся и вошёл по месту встречи, как будто только его здесь и ждали. Игорный дом Бофора для Гилмеса был чем-то вроде недостижимой вышины, к которой только и можно было лишь стремиться. Попасть в него означало погрузиться в мир бесконечных звонких денег, смешков полнотелых шлюх и изысканной выпивки, то есть, ровно всего, что было нужно меркантильной сволочи, вроде него.
Пройдя в зал незадолго до предполагающегося начала, Гилмес стал ждать. Его почти не интересовало ничего из того, что происходит вокруг. Разумеется, бритоголовые Ашттадракас, человек сорок или пятьдесят, все поголовно в красных накидках и тяжело вооружённые, внушали определённый ужас, но он не был здесь единственным дварфом, не относившимся напрямую к мятежникам. В этот час вся элита Низин, казалось, собралась на этом торжественном мероприятии. Должно было произойти нечто совершенно выдающееся. Тем не менее, в подвал пускали только бритоголовых. Остальные должны были ждать объявления итогов наверху - ну а как иначе, если собрание только для посвящённых? И здесь одни взяточники, мать их. Взяточников Гилмес не любил, но сам взятки брал охотно - жаль, никто их ему не давал.
Разумеется, у него был план. Вот дружку его повезло меньше, конечно же. Бруг так и не сообразил, в чём вся соль, поэтому был вынужден продолжать куковать в питейном зале. Гилмес же решил действовать по плану.
Гилмес был хорош по делам туалетным. Запах фекалий его не смущал совершенно, но он хорошо знал, что из выгребной ямы выбраться было проблематично. Зато попасть туда - проще некуда. Заранее проверив туалет, он убедился в том, что дыра достаточно широкая для того, что туда протиснуться дварфу. А это означало, что настала пора работать. Подождав ровно до того момента, как в туалет пройдёт кто-нибудь из "красных" Ашштадракас, Гилмес проскользнул внутрь следом за ним и прикрыл за собой дверь на щеколду. Ему потребовалось всего пару секунд, чтобы беззвучно сломать ссущему ублюдку шею и привалить к убогой деревянной перегородке. Снять красный плащ с капюшоном - и вуаля. Зашёл один, вышел другой. Бороду, конечно, было сбрить нельзя, но натянуть капюшон пониже - кто мешал? Никто. А тело он ликвидировал естественным, хе-хе, путём.
На его счастье, Ашттадракас были слишком заняты приближающимся моментом, чтобы заметить исчезновение кого-то из "бородатых". Гилмеса окружала сплошная удача! Но понятное дело, что ни в коем случае нельзя было стоять посреди толпы безбородых во всём таком виде, с бородой и волосами. Замаскироваться он не мог, поэтому просто притворился пьяным и собирался идти с опущенной головой.
По сути, притворяться ему не надо было. И так похож.
Ударил гонг. Шесть часов - это значит, что пора начинать. Гилмес уже был в предвкушении звонких деньжат, что посыпятся ему в карман из изнеженных ладоней этого Гарнора. Информация, которую он получит здесь, будет бесценна! Может быть, он даже сможет посмотреть на самого загадочного "Пепельного Дракона", так рекламируемого в последнее время. Казалось, всё в Низинах происходило по одной единственной схеме, в которую Гилмес не был вовлечён. Он вечно пропускал самое классное. Но не на этот раз.
Потянулись вниз десятки Ашштадракас, и Гилмес присоединился к ним сразу же, упорно, решительно продвигаясь вперёд. Заметив в огромнейшем подвале первую попавшуюся дверь, он сразу проскользнул к ней и, минуя недоумевавших стражников, будто "так надо", вошёл внутрь.
- Эй, что ты там делаешь? - в дверь вошёл один из "красных", захлопнув её изнутри и тут же закрыв на щеколду. Это его и погубило. Без всяких церемоний Гилмес пнул ублюдка в пах и тут же заколол ножом в шею. Не дав дварфу даже помучиться, он тут же использовал его как подставку, чтобы забраться на каменную полку, откуда через крохотное оконце возможно было залезть на деревянные подпорки потолка. Всё это было исполнено безукоризненно. Дварф ещё даже не умер, когда Гилмес уже наступал ему на рёбра измазанными в дерьме сапогами и как следует подвозил попутно, уже самостоятельно. Он настолько волновался, что понял, насколько сам по себе хочет в туалет. Но времени совершенно точно не было. Когда Гилмес пролез наверх, то всё уже началось. Прямо под ним, на расстоянии где-то в восемь метров, находилось ничуть не меньше семидесяти бритоголовых дварфов, и как бы возвышаясь над всеми ними, сидел на престоле Он.
Роскошное кресло, какие производят люди, стало пристанищем для главаря Ашштадракас, Пепельных драконов. Впервые Гилмес почувствовал, что имеет дело с чём-то серьёзным, а не просто с распоясавшимися преступниками, как он сам. Взмахнув рукой, таинственный дварф в одно мгновение установил идеальную тишину. Полностью в красном и в красном же капюшоне, мешавшем рассмотреть такое важное лицо, он поднялся во весь немаленький рост и приблизился к стоявшим внизу силам мятежного восстания.
Сняв капюшон, их главарь обвёл взглядом весь зал, но на счастье Гилмеса не посмотреть вверх. А хренли он такой молодой?
Вздохнув, Пепельный Дракон голосом истинного чревовещателя объявил:
- Я приветствую вас, братья и сёстры Ашштадракас. Как и в других двух районах города до этого, я пришёл ко всем вам, чтобы стереть последние различия между подчинённым и главой и указать, насколько мы все равны. Ибо что такое равенство, как не истинная свобода?
Пепельный Дракон говорил метко, и его слова вызывали настоящую бурю эмоций даже в душе такого босяка, как Гилмес.
- Но что же такое Свобода? Свобода - это ветер, гуляющий по просторам светлого и радостного мира. Обращаясь к свободе, мы как бы перестаём быть дварфами, ибо, увы, такова наша судьба - трудиться до скончания времён, выполняя за Богов миссию по достраиванию мира. Предки - это отмучившиеся. Живые же дварфы представляют собой нескончаемое страдание. Значит ли это, что все дварфы должны умереть? Так как это и без того неизбежно, нет смысла говорить об этом, как о крайней санкции. Вместо этого дварфы должны обрести то чего у них никогда не было. Дварфы должны обрести свободу, а вместе с ней - возможность выбирать, возможность жить так, как им хочется, не оглядываясь на других. Вчера мой брат совершил непростительную глупость, заставив других жить так, как хочет он. Нет, нет. Жить мы, дварфы, должны только так, как хотим сами. Мы хотим обрести утерянную Родину! Мы жаждем обрести поверхность. Мы мечтаем о том, чтобы Свобода, за которую мы столько бьёмся, пришла к нам и показала, каково это - не пресмыкаться перед волей тех, кто от рождения выше тебя как в физическом плане, так и в общественном Чтобы обрести свободу, нам нужно стать выше и тех, и других. Чтобы обрести свободу, нам нужно обрести Справедливость.
Арвейг Барадур никогда не сможет дать нам этой справедливости, потому что и сам не представляет, что это такое. Справедливость отяготила его каверзной и тяжкой ношей, заставившей глядеть на собственный народ лишь как на подчинённых. Он никогда не видел в дварфах равных себе, принцу, существ. Он забыл,
что такое Братство и забыл, что такое Свобода. Знайте же это. Знайте же смысл свободы, братья, ибо в Свободе нет смысла, если она существует без Братства. Свобода. Братство. Справедливость.
- Свобода! Братство! Справедливость! - проскандировали Ашттадракос внизу, как некий единый организм, движущийся к бесконечному самосовершенствованию.
Великолепная речь произвела самое невероятное впечатление на Гилмеса и его затёкшие кости. Невыносимо сложно было держаться за балками и вместе с тем держать в себе то самое содержимое, которое обычно выплёскивается в туалет вместо дварфов. Держаться было сложно, правда. Держаться было трудно. Держаться было тяжко. Держаться было... невозможно.
- Блять, - одними губами произнёс Гилмес.
Зал разрезал страшный, невероятно громкий звук пердежа. Все Ашштадракас как один посмотрели вверх, и даже сам Пепельный Дракон, сморщившись лицом до состояния сушёного гриба, обратил взор на восседающего, будто орёл, Гилмеса на балке. Штаны дварфа наполнялись жидкой, жидкой массой, и вместе с тем наполнялось его чувство собственного достоинства.
Впервые он сделал что-то, на что обратили истинное внимание и что никогда уже не забудут.
Толпа зашумела. Арбалет засвистел.
Брызгая и шипя задницей, Гилмес схватился за горло, разодранное арбалетным болтом, и грандиозно сверзился вниз, кого-то придавив под конец.
